19. Игорь Иннокентьевич Портнягин. 1923-1943
Игорь делится с одноклассницей Алей описанием тех, с кем он лежит в госпитале Архангельское, рассказывает об улове на рыбалке и возмущается поведением уклонистов от службы. И … Читайте сами!
10.07.1942 г.
Здравствуй, Аля!
Позавчера мне принесли огромную пачку писем, по самым скромным подсчетам в ней было 11 писем, 4 открытки и твой второй пакетище с конвертами и бумагой, за что большое спасибо.
Это мне переслали из ЦКБ, там было и два твоих письма.
Я теперь каждый день занимаюсь арифметикой, подсчитываю свою корреспонденцию. На 10 июля мне прислано: 30 писем, 15 открыток и 1 посылка.
Один из моих знакомых сказал, что Лев Толстой не имел такой переписки. Так что я серьезно подумываю, что скоро придется издавать «Избранные места из переписки с друзьями». Знаешь, что сейчас уже девятый час вечера и такой прекрасный вечер, что не хочется его пропускать, сидя в комнате. Напишу завтра утром. Раньше все равно письмо не уйдет. Почтальон приходит в 3 часа дня. А сегодня я уже накатал три письма и три открытки.
11.07.1942 г.
Сегодня я проснулся в 4 часа утра.
День рыбалки. Вместе с товарищами вытащили линя, этак фунтов 6 весом. Ну и жирный! Товарищи мои иногда бывают приятными людьми. Этим ранним утром сидели и делились действом, невинными проказами. И непосредственность рассказов о деревне, о городах, охоте, рыбалке драках и т.д. понравилась. Пожалуй, мое мрачное отчасти настроение по отношению к окружающим отходит. В человеке всегда можно найти человеческое. Да и сейчас провожу много времени с людьми культурными — военврачами, ранеными в боях. Большинство — это
мои соперники на шахматном поприще. В турнире я уже прочно закрепился на 2 месте и имею надежды, правда слабые, на чемпиона шахмат ЭГ 1910.
Есть сейчас среди моих знакомых множество орденоносцев, медаленосцев, Герои СССР. Все они не прочь выпить, некоторые отравлены ядом славы, некоторые скромные, хорошие люди.
Вечерами наблюдаю, как откалывают фоксы, румбы командиры и сестры. Танцуют искусно, ведь кадровый старый комсостав был обязан пройти курс танцев.
Вокруг танцующих можно слышать такие разговоры знатоков: «он делает внешний разворот, а она не может». Я скромно подпираю липу. Есть и такие, которые усиленно хромают в обычной жизни и очень резво носятся в вихре фокса но площадке. Танцуют в халатах с выглядывающими из-под них кальсончиками.
Иногда летают «юнкерсы» и часто по утрам на балконе можно собирать
осколки наших зенитных снарядов. Напоминают, чтобы не особенно забывалось.
Встретился с одним танкистом-капитаном. Оказывается, я воевал на танках его батальона (нас забрасывали, как десант). Вообще типов различных насмотрелся в госпитале. Один плешивый сукин сын внушает отвращение, остается такое же впечатление, как от мухи, попавшей в суп. Не меньшее отвращение остается и
от определенной группы людей, умеющих болеть по 8-10 месяцев и не видавших фронта. Глядя на таких, невольно в голову приходит Гринька. Просидел 4 месяца
и снова учится в институте! Вот это аферист! Да что он дал стране в это время, когда все работают для победы? Интересно, почему Валька медсестер перестал считать за людей. Я ему накатал письмо (в ответ на полученное). На фронте они крепко работают. И фронтовые многим отличаются хотя бы от этих подмосковных. Эти сестры и неуверенно работают, и много баклуши бьют и
и больше крутят, становясь, хотя и не сестрами, но в иные близкие союзы с товарищами командирами. Витька Абрамов, оказывается, в 50-70 км. от меня, в Подольске. Может быть, и воевать будем вместе.
Неожиданно довольно получил открытку от Дорочки, которая написала ее, «учтя, что я — боец отечественной войны» (слова из ее открытки). Жалуется, что длинный Борис Гаврилов пишет «длинные бессодержательные письма». На мой взгляд и ее открытка не блещет особой содержательностью. Она обиделась на меня (и это заняло 1/2 открытки) за то, что когда-то в открытке Абраму я забыл там что-то приветственное по ее адресу. Ну вот сейчас буду писать Абраму тоже письмо, уже не забуду.
Приезжал из литературного музея профессор Анциферов, читавший лекцию на
тему «Москва в произведениях русских писателей». Не на тему, ничего нового.
Было похоже, что он дает историческую справку. Между прочил Архангельское он назвал «Версалем в миниатюре» (в Версале он был дважды) настолько, говорит, схожи эти два знаменитых уголка.
Ты, я вижу, не лодырничаешь, а познаешь жизнь через труд. Прекрасно. Не в пример другим, а по сему мне и кажется, что получается расхождение во взглядах со старыми школьными друзьями. Интересно, как изменилась Зина, что, по твоим словам, если я ее встречу, то не узнаю.
Из письме Абрама впервые (или это дело у меня абсолютно выпало из памяти) я узнал о предстоящей встрече в 1946 году на площади Обороны. Интересно, если это будет хотя бы на 10% не миф.
Осман писал о выпуске 80 из 82-х 10-ти классников. Вечер, говорит, был красиво сделан, но бледен, без речей проникновенных (я подумал, что не плохо бы им было спасти эту сторону дела приглашением на гастроли Лены Сеновой). Как твои экзамены? Пронесло?
Получил письмо от В. Серебровского?! Ответственно он вспоминает «Славу» и себя в ней, завидует моей «настоящей славе», как он пишет. Не знаю, что ему мешает эту самую настоящую славу получить. Валил бы не фронт. Но конечно, я рад был и этому письму. Да я как будто уже писал тебе об этом выдающемся
случае. Отослал тебе несколько писем и открыток. Пиши. Чувствую себя хорошо. Пока все. Привет твоей маме, всем ребятам. Игорь.
16.07.1942 г.
Добрый день, Аля!
Получил твое письмо, написанное на дежурстве. Вероятно, мои письма и открытки, которых штук до 6, или идут или вообще не дойдут до тебя. Писал я их в ответ на полученные от тебя четыре письма и два письмеца с конвертами и бумагой, отвечаю немедленно и, как ты просишь вдвое больше.
У меня появилось вчетверо больше адресатов и помножив на двойные письма, получается увеличение в 8 раз!
Сегодня 3х месячный юбилей к четырехмесячному, наверное, снова буду
драться. Здесь буду еще дней 10, а то и больше, так что отвечай немедленно, тогда
застанешь меня здесь, но отсюда всегда перешлют на новый адрес. Хожу свободно. Я уже писал, что все бинты скинуты. Не хожу, а порхаю, т.к. еще осталось ограничение в движении ноги.
Дождь застилает окна, но лето торжествует на моем столике, где стоят розы чайные, благоухающие необычайно.
Дни тяжелые, мысли в Воронеже.
До глубины возмущен Гринькой, отдыхающим и так после отдыха четырехмесячного. Что за отпуск такой! Ты уж ему не говори. Все равно слоновую кожу его не пробьет. Вот она проверка человека генеральная — военное время! Хорошая сорти…
Больший интерес вызвал конверт, чем само письмо. Он сделан из обложки тетради ученицы 6-го класса по зоологии Т. Демидовой. Таня обещает, если мы встретимся, сказать «пару тепленьких слов». Причем в конце заявляет: «Вы Игорь очень официальны». Я думаю даже, что она немножко того, грубо говоря, тупа (следовало бы выразиться помягче, да тороплюсь на лекцию о Чехове, приехал из литературного музея). Не хотелось даже отвечать на эту регистрацию беспомощности в выражении своих мыслей, да не в моих это правилах, письмо
не должно остаться без ответа, какое бы оно не было (и каким бы ни был ответ). Опять буду тонко распекать ее, хоть потренируюсь, она пишет, что уже
начинает привыкать к моим грубостям, что-то в этом роде. Но разве может такой пай-мальчик быть грубым, ай, ай, ай, какая вопиющая несправедливость. Ей ни бум, бум, а то испортить настроение, которое я могу с успехом испортить.
Смерил температуру. 36,6. Нормальная, значит можешь верить вышенаписанному — писал здоровый человек с нормальной температурой.
План сегодняшний выполнен, написал три больших письма — тебе, Лиле, Борису Сонону, адрес которого узнал. На 16 июля мне пришло 34 письма и 18 открыток! Рекорд растет.
Пиши немедленно. Как сессия и вся прочая житуха? Привет ребятам, твоей маме. С приветом. Игорь.
Все письма можно смотреть в рубрике «Письма с фронта«.