19. Узнал о предстоящей встрече в 1946 году

10.07.1942 г.
Здравствуй, Аля!
Позавчера мне принесли огромную пачку писем, по самым скромным подсчетам в ней было 11 писем, 4 открытки и твой второй пакетище с конвертами и бумагой, за что большое спасибо.
Это мне переслали из ЦКБ, там было и два твоих письма.
Я теперь каждый день занимаюсь арифметикой, подсчитываю свою корреспонденцию. На 10 июля мне прислано: 30 писем, 15 открыток и 1 посылка.
Один из моих знакомых сказал, что Лев Толстой не имел такой переписки. Так что я серьезно подумываю, что скоро придется издавать «Избранные места из переписки с друзьями». Знаешь, что сейчас уже девятый час вечера и такой прекрасный вечер, что не хочется его пропускать, сидя в комнате. Напишу завтра утром. Раньше все равно письмо не уйдет. Почтальон приходит в 3 часа дня. А сегодня я уже накатал три письма и три открытки.
11.07.1942 г.
Сегодня я проснулся в 4 часа утра.
День рыбалки. Вместе с товарищами вытащили линя, этак фунтов 6 весом. Ну и жирный! Товарищи мои иногда бывают приятными людьми. Этим ранним утром сидели и делились действом, невинными проказами. И непосредственность рассказов о деревне, о городах, охоте, рыбалке драках и т.д. понравилась. Пожалуй, мое мрачное отчасти настроение по отношению к окружающим отходит. В человеке всегда можно найти человеческое. Да и сейчас провожу много времени с людьми культурными — военврачами, ранеными в боях. Большинство — это
мои соперники на шахматном поприще. В турнире я уже прочно закрепился на 2 месте и имею надежды, правда слабые, на чемпиона шахмат ЭГ 1910.
Есть сейчас среди моих знакомых множество орденоносцев, медаленосцев, Герои СССР. Все они не прочь выпить, некоторые отравлены ядом славы, некоторые скромные, хорошие люди.
Вечерами наблюдаю, как откалывают фоксы, румбы командиры и сестры. Танцуют искусно, ведь кадровый старый комсостав был обязан пройти курс танцев.
Вокруг танцующих можно слышать такие разговоры знатоков: «он делает внешний разворот, а она не может». Я скромно подпираю липу. Есть и такие, которые усиленно хромают в обычной жизни и очень резво носятся в вихре фокса но площадке. Танцуют в халатах с выглядывающими из-под них кальсончиками. 
Иногда летают «юнкерсы» и часто по утрам на балконе можно собирать
осколки наших зенитных снарядов. Напоминают, чтобы не особенно забывалось.
Встретился с одним танкистом-капитаном. Оказывается, я воевал на танках его батальона (нас забрасывали, как десант). Вообще типов различных насмотрелся в госпитале. Один плешивый сукин сын внушает отвращение, остается такое же впечатление, как от мухи, попавшей в суп. Не меньшее отвращение остается и
от определенной группы людей, умеющих болеть по 8-10 месяцев и не видавших фронта. Глядя на таких, невольно в голову приходит Гринька. Просидел 4 месяца
и снова учится в институте! Вот это аферист! Да что он дал стране в это время, когда все работают для победы? Интересно, почему Валька медсестер перестал считать за людей. Я ему накатал письмо (в ответ на полученное). На фронте они крепко работают. И фронтовые многим отличаются хотя бы от этих подмосковных. Эти сестры и неуверенно работают, и много баклуши бьют и
и больше крутят, становясь, хотя и не сестрами, но в иные близкие союзы с товарищами командирами. Витька Абрамов, оказывается, в 50-70 км. от меня, в Подольске. Может быть, и воевать будем вместе.
Неожиданно довольно получил открытку от Дорочки, которая написала ее, «учтя, что я — боец отечественной войны» (слова из ее открытки). Жалуется, что длинный Борис Гаврилов пишет «длинные бессодержательные письма». На мой взгляд и ее открытка не блещет особой содержательностью. Она обиделась на меня (и это заняло 1/2 открытки) за то, что когда-то в открытке Абраму я забыл там что-то приветственное по ее адресу. Ну вот сейчас буду писать Абраму тоже письмо, уже не забуду.
Приезжал из литературного музея профессор Анциферов, читавший лекцию на
тему «Москва в произведениях русских писателей». Не на тему, ничего нового.
Было похоже, что он дает историческую справку. Между прочил Архангельское он назвал «Версалем в миниатюре» (в Версале он был дважды) настолько, говорит, схожи эти два знаменитых уголка.
Ты, я вижу, не лодырничаешь, а познаешь жизнь через труд. Прекрасно. Не в пример другим, а по сему мне и кажется, что получается расхождение во взглядах со старыми школьными друзьями. Интересно, как изменилась Зина, что, по твоим словам, если я ее встречу, то не узнаю.
Из письме Абрама впервые (или это дело у меня абсолютно выпало из памяти) я узнал о предстоящей встрече в 1946 году на площади Обороны. Интересно, если это будет хотя бы на 10% не миф.
Осман писал о выпуске 80 из 82-х 10-ти классников. Вечер, говорит, был красиво сделан, но бледен, без речей проникновенных (я подумал, что не плохо бы им было спасти эту сторону дела приглашением на гастроли Лены Сеновой). Как твои экзамены? Пронесло?
Получил письмо от В. Серебровского?! Ответственно он вспоминает «Славу» и себя в ней, завидует моей «настоящей славе», как он пишет. Не знаю, что ему мешает эту самую настоящую славу получить. Валил бы не фронт. Но конечно, я рад был и этому письму. Да я как будто уже писал тебе об этом выдающемся
случае. Отослал тебе несколько писем и открыток. Пиши. Чувствую себя хорошо. Пока все. Привет твоей маме, всем ребятам. Игорь.