25. Я все-таки попал в ВУЗ. Письма с фронта

Дорогие папа, мама, Зоря!

Бумажное счастье неожиданно высыпало на меня свой рог изобилия — на днях я достал двести листов подобной бумаги, сто листов разлинованной почтовой, 2 блок-книжки командира, плюс три блокнота, выданных на курсах, составили бумажный запас на все время учебы, даже, если не будет ничего выдаваться (а выдаваться будет обязательно). А мама, враг табака, между тем, как это я достал только на табак.

06.09.1942 г.
Табак продолжает обращаться в блок-книги. Я опять не мог отказаться от двух блоков за три пачки «Norda», ну теперь даже на будущую штабную работу хватит.

По датам можно судить, что времени у меня с гулькин нос. Последние дни совершили основательный переворот в моей учебе, да и, пожалуй, на всех курсах. С сентября наш КУКС выделен в самостоятельную единицу, стоящую на ступень ниже военной академии и приравненную к высшей военной школе (я все таки попал в ВУЗ!), как курсы, готовящие работников полков (батальонов, рот), но не исключена возможность (надо сказать, часты такие случаи), что окончившие этот КУКС, едут работать в дивизии, корпуса, армии.
Можно услышать иронию в  словах «ВУЗ в два месяца». Это КУКС, а со мной произошло следующее: начальник группы, майор Кошелев (кстати, преподававший в Свердловском пехотном училище, и живущий в военведомском доме на Ленина-Обсерваторская), снял с командования группой одного старшего лейтенанта и поставил на эту должность меня, единственного на всем курсе, пожалуй, не достигшего 20 лет.
Под моей рукой теперь и старшие лейтенанты, и лейтенанты, и военные юристы, и техники рентенденты всех рангов и воентехники, люди, работавшие и командирами батальонов, рот, начальники штаба батальона, старшими адъютантами — почти 40 человек среднего комсостава.
Сегодня воскресенье и подводился итог недели из двух соревнующихся групп. Единственное «отлично» — средний балл, у меня. Вероятно, это даст мне право попасть по окончанию на наиболее нравящуюся часть штабной работы — помощника начальника штаба полка по оперативной части. Должно быть, еще в моей башке осталось соображение, ни вышибленное ни пулями, ни осколками фронта, если я, никогда не работавший, понятия не имевший о штабной работе, заставил смотреть на себя с почтением, заставил всех этих годы проработавших на этой работе людей, советоваться со мной, выяснять спорные вопросы у меня. Будьте споки — Игорь Портнягин не подведет и никогда не опозорит вас, ни в тылу, ни на фронте. Я отплачиваю стране тем, чем страна платит мне, послав учиться в дни напряженных боев, решающих судьбу нашего будущего.
На этом ура-патриотическая, торжественная часть заканчивается. Игорь Портнягин спускается со ступенек трибуны (бурные овации).

Майор Кошелев прекрасный человек и отличный преподаватель, излагающий очень систематично, ясно, четко учебный материал. Человек культурный, с широким кругозором, имеющий свои методы и приемы преподавания. Да и о других преподавателях топографии, инженерного дела, артиллерии, автобронетанкового дела, надо сказать, тоже. Все они прошли фронт, своими глазами видели то, что сейчас в теории выкладывают нам. Эта фронтовая практика делает человека-преподавателя ценнее в десятки раз. По себе я чувствую, что после фронта обретается ясность в понимании всей военной науки. Начинаю, кажется, ухватываться за главное, входить в курс. Заметьте, что это наступило лишь в начале второго года пребывания в армии, несмотря на училище, работу, фронт. Не так скоро, оказывается, на Таймыре можно вырастить апельсин.

Учусь с интересом, 10 часов по расписанию и 2 самостоятельной работы. Усталости не чувствую. Семь часов ночного сна вполне хватает для отдыха. Вечерами почитываю «Войну и мир» Толстого. Разговариваем на темы об искусстве с моим новым товарищем Леоном Татаржинским (бывший студент архитектурной академии в Москве). Как и я, он окончил десятилетку с отличием, выдержал громадный конкурс и поступил в академию. Был на фронте, как и я, таскает ленточку над начальником штаба, оформляет все документы и рисует на весь курс. С ним во многом сходимся в мнениях, близки характером и останемся, наверное, большими друзьями надолго, как друзьями стали Влад Соколовский, батальонный комиссар Иван Григорьевич Кокорев.
Да. Чуть не забыл. Мое 19-ти летие прошло, что надо:
30 августа, взяв увольнительную (теперь я сам разрешаю или не разрешаю увольняться моим подчиненным в Москву), я отправился в Москву. Пешком, трамваем, метро через два часа добрался до центра и на авось зашел в новую квартиру Ивана Григорьевича Кокорева. Совершенно случайно он оказался дома (только что выписался из госпиталя и проездом заехал на сутки домой). Через зал в комнату вошли Влад Соколовский и еще два раненных из госпиталя в Химках, взявшие увольнительную в госпитале и так же случайно зашедшие к Ивану Григорьевичу. Затем пришли два брата Ив. Гр. (один летчик дважды орденоносец) на новоселье и проводы Ив. Гр. на фронт. Вспомнили мое 19-летие и культурно оформили все знаменательные даты этого дня. Трогательно распрощались, оставшись друзьями. Теперь я имею собственных друзей москвичей, где при любых условиях, проездом или заездом, можно остановиться.

Вчера встретил приветствовавшего меня одного из бойцов моего автоматического взвода, воевавшего со мною у Заячьей горы. Учится на курсах младших лейтенантов. Тоже ходит с полоской над карманом. Рад, что встретил своего командира.
По шоссе ходят машины с маркой Ford. Их много, наверное, есть и у вас. Есть и другие американские машины. Вид солидный, ход бесшумный, борта высокие, толстые, нос обтекаемый. Радует хоть эта наглядная помощь союзников.

Стреляем из немецкой, польской винтовок, из немецких автоматов и пулеметов.

На днях собираюсь сходить в фотографию и еще раз сняться (получили ли вы мои два фото из Химок?). С этим письмом шлю фото моего друга. Экземпляров оказалось у меня два — одно он прислал, другое дал при встрече 30 августа. Он же переслал два маминых письма от 13 и 15 августа, все четыре, посланные в Химки мамой, я получил.

Я опять начинаю ежедневно получать письма. Сегодня — от Валерки, Павлы Николаевны и одного раненного из госпиталя.
Положение Зори волнует. Ведь я сам четыре месяца смотрел на ребят с поврежденными костями и знаю, что значит операция с выниманием осколков и чисткой кости. Думается, конечно, только благополучный исход. И, конечно, надежда и вера в маму, которой не впервые браться за подобные дела (по истории вспоминается что-то похожее со мной в период 3-4-летия — «мама, где моя ваона»). Но ничего, Зорька, крепись! А за тебя (да и за себя) я еще отомщу фрицам, убивать гадов буду беспощадно!

Жаль огород наш, разграбленный какими-то мелкими тыловыми жуликами. Попадись, фотокарточку его превратил бы похожей на тот огород, который он раскопал. Сейчас уж у меня на это всего хватит — врагов и подлецов бить научился.

Вам я отослал пару писем и штук шесть открыток (еще из Москвы — 700 р.), на которые нет ответа.

Нога пришла в полную норму и даже не замечаю ни при ходьбе, ни при стоянии, что она была немного того.

Поздравляю папу с повышением квалификации и выдвижением по службе из пастухов в плотники (или даже минуя инстанцию «пастух» прямо в инстанцию «плотник»). Сколько дашь процентов, не думают ли трудящиеся Манчажского района послать на съезд стахановцев?

Маму интересуют мои корреспонденты. Пожалуйста: Ангелина Транквиллиновна (самая обширная почта!), Осман Садыкович, Павла Николаевна, Рида Пономарева, Аля Хропова, Лиля Чинякова, Абрам Левин [?], Валька Дмитриев, Валерка Серебряковский, Димка Фоминых (с ним мы ездили в Среднюю Азию с дворцом пионеров), Соколовский, Иван Григорьевич Кокорев, Путька Евладов, Михайловы, пишу Борису Сосону, Нике Сарневу, Юрию Вейсу (но ответа пока не получал).

Дни стоят хорошие, лето не хочет выпускать Москву из своих рук. В следующий выходной снова поеду в Москву (теперь на этом деле увольнения лежит моя рука). 
В воздухе играют ястребки отечественные и американские, и английские, идут груженные бомбардировщики ДД (дальнего действия) на Берлин и Будапешт.
Крепко целую. Игорь. Привет Брикам