Всеобщая забастовка в Петербургском университете. 1899 год

Сообщение студентов, участвовавших в движении

Положение наших высших учебных заведений, созданное реакцией последних лет, поистине ужасно. Со времени введения ныне действующего устава 1884 года полицейский режим всё наглее и наглее стал налагать свою руку на высшие учебные заведения.
Вместо того минимума правил, какими пользовалось студенчество по уставу 1863 года, воцарился теперь грубый произвол, у студентов же нет никаких средств бороться хотя бы с полнейшим беззаконием, ибо за ними не признано права коллективных действий, и даже больше — всякие коллективные действия строжайше запрещены. Этим самым у них отрезан путь мирной борьбы против насилий посредством разных петиций, жалоб, адресов.
Прошлое поколение видело надвигающиеся и всё более и более сгущающиеся тучи над нашими храмами науки, над нашей Альма-Матер. Нам же досталось на долю, на пороге XX века, увидеть апогей этой зловещей реакции, апогей ничем не смягчаемого полицейского произвола. 8 февраля студенты Петербургского университета были нагло избиты нагайками. Наряду, однако, с ростом реакции росло и недовольство режимом. Зрели те семена, из которых и выросло нынешнее движение. И мы видели, какие размеры приняло оно.
Это не минутная вспышка оскорблённого чувства достоинства, а это протест сознательный, глубокий и по своей идее, великий по своему размеру и значению.
Беспримерный факт 8 февраля послужил только поводом для заявления глубокого протеста со стороны студенчества против дикого, всё растущего полицейского режима в стенах высших учебных заведений, принижающего до последней степени человеческую личность, — поводом заявления открыто перед правительством и обществом назревших для студенчества требований.
Весть о протесте смелом и честном пусть несётся по всем концам Русского царства: мы твердо уверены, что среди лучшей части нашего общества этот симпатичный протест против скотской приниженности найдет задушевный отклик; и уверены, что если в недалеком будущем (а борьбы еще так много!) студенчеству снова придется поднять свое светлое знамя, то эта часть общества окажет не только сочувствие, но и поддержку.

4 февраля в стенах университета за подписью ректора появилось объявление, предостерегающее студентов от нарушения общественной тишины и спокойствия в день университетского праздника 8 февраля. Объявление это провисело на стене всего лишь два дня. В субботу, 6 февраля, на сходке, собранной совершенно по другому случаю, объявление это при одобрительных криках и в присутствии инспектора, было сорвано со стены, а витрина, в которой оно находилось, разбита вдребезги. Сходка большинством голосов вотировала протест против присвоения ректором университета Сергеевичем функций полицейской власти и постановила реализовать этот протест во время акта 8 февраля демонстративным выходом из залы при появлении ректора на кафедре. Однако эта демонстрация 8 февраля приняла гораздо большие размеры, чем то предполагалось вначале и было решено на сходке. Ректор был освистан. Шум, крики и свист были до того сильны и оглушительны, что ректор, простояв в течение 1/4 часа на кафедре, должен был сойти, и только этим прекратить беспорядок и водворить сравнительную тишину.

После акта и обычного пения студенческих песен (на этот раз в том же актовом зале, а не на площадке) студенты в числе около тысячи с лишним человек стали выходить из университета, решив предварительно, чтобы не вызывать никаких активных действий со стороны полиции, расходиться по домам небольшими кучками, а не всей массой.

Но это благое намерение не было выполнено: выйдя из университета, студенты с удивлением увидели, что против университетской линии, возле Академии наук, всю улицу пересекает фаланг конных и пеших городовых, а зимний переход через Неву против университета испорчен. Первые, вышедшие из университета, конечно, сейчас же вступили в переговоры с приставами и другими полицейскими властями о причинах этого ничем не вызванного поступка полиции. Но все переговоры оказались тщетными. Между тем, около переговаривающихся набиралось всё больше и больше студентов, вышедших из университета. После бесплодных переговоров вся масса студентов начала мало-помалу двигаться по направлению к Николаевскому мосту и, вероятно, разошлась бы спокойно по домам, если б один необъяснимый поступок со стороны полиции не повернул дело в обратную сторону. Когда главная масса студенчества была уже против Румянцевского сквера, в это время нагоняют толпу конный полицейский офицер и городовой также верхом. Толпа остановилась. Раздались возгласы: «Зачем?», «Что нужно?», «Назад!», «долой!». Полетели комья снега. Несколько человек схватили мётлы, находившиеся на разъезде конки у сторожей, и замахали ими. Лошади двух всадников испугались криков, повернули, и при громком хохоте окружающих унеслись опять к Академии наук, где стоял эскадрон. Прошло несколько минут.

Толпа уже шла дальше. Многие уже по мосткам переходили на ту сторону. Другие же подходили к Академии наук на пути к столовой. Как вдруг задние увидели, что эскадрон конных городовых тронулся и начал рысью приближаться. Все опять остановились. Раздались крики, возгласы, как всегда в толпе. И когда эскадрон приблизился, в него снова полетели снежки, и одним из них, как впоследствии оказалось, была расквашена физиономия предводителя.

«Марш, марш!» – скомандовал неожиданный офицер. «Не повесят же нас из-за этой сволочи студентов!»

Эскадрон пустился в карьер и врезался в толпу, опрокидывая и топча студентов и частных лиц, наполнявших улицу. В воздухе замелькали нагайки… Пишущий эти строки, как заяц, прыгнувший через ограду Румянцевского сквера, вместе со многими другими видел, как один старик, почтенный джентльмен, был смят лошадью и, уже лежащий на земле, получил удар на гайкой. Как одна молодая женщина, уцепившаяся за решётку сквера, получила удар ногайкой от проскакавшего вблизи опричника. Он видел в сквере лежащего на снегу студента, пальто которого представляло одни лохмотья, до того оно было исполосовано и разодрано. Таких фактов потом рассказывали много. После этого победоносного набега эскадрон удалился с поля битвы.

Весть об этом побоище распространилась с быстротой у молнии. Негодование охватило решительно всех. Все говорили о сходке на следующий день в университете. На следующий день уже в 10 часов народ в множестве стал стекаться в университет. В 11 часов открылась сходка, но так как на площадке могла поместиться только незначительная часть, то обратились к инспекции с требованием открыть актовый зал. Перепуганная инспекция исполнила это требование. И вот с этого дня в течение трёх следующих дней стены этого зала были свидетелями беспримерного события в летописях университета. Сходка, состоящая более чем из 2000 человек, с замечательной выдержкой, спокойствием и единодушием после продолжительных прений, касавшихся, впрочем, только форм протеста, вотировала единогласно (или почти единогласно) поднятием рук закрытие университета до тех пор, пока правительством не будут даны гарантии, что впредь так беззастенчиво и нагло не будут нарушаться элементарнейшие права человеческой личности. Все другие меры или формы протеста, как то петиция, коллективный выход из университета, были отвергнуты подавляющим большинством. Было решено всеми силами добиваться закрытия университета, посредством обструкции и соглашений с профессорами, из коих многие ещё в день достопримечательного сражения у Румянцевского сквера выражали своё желание примкнуть к движению активно, в какой бы форме оно ни отлилось. Нужно сказать, что сходка в актовом зале проходила с удивительным тактом, спокойствием и единодушием, чему много способствовали удачный выбор председателя сходки, умело руководящего с кафедры прениями. Ораторы также говорили с кафедры. До чего было серьёзно и сдержанно настроено собрание, можем судить по тому, как оно отнеслось к речи ректора, приглашённого посредством депутации на сходку. Ни одного свистка, ни одного аплодисмента (это было заранее предложено председателем). И только когда он, вместо того, чтобы говорить о нагайках, стал объявлять себя и объяснять своё предостережение, за которое был освистан на акте, и предложил свиставшим явиться к нему поодиночке в его канцелярию и принести покаяние и «для видимости понести дисциплинарное наказание», — точно электрический ток пробежал по собранию, но … ни одного свистка.

Затем председатель просил его удалиться, и заседание продолжалось. О, как зло высмеяли ораторы его речь! А затем, после продолжительных прений о средствах протеста, сходка единогласно вотировала «фактическое закрытие университета» и через депутацию довела о сем до сведения ректора. Затем председатель пригласил всех присутствующих собраться завтра снова в университет и посредством обструкции воспрепятствовать чтению лекций, если бы таковые начались. В конце сходки прибыли делегаты от лесного института с заявлением, что они присоединяются к протесту университета, и было прочитано сочувственное письмо от кружка морских офицеров.

Вскоре к движению присоединились все высшие учебные заведения. Во всех них движение выразилось в форме забастовки. В 12 часов университет был окружён цепью городовых. В шинельные и во все входы и выходы были введены также городовые, никого не выпускавшие и никого не впускавшие. Таким образом университет очутился в осадном положении.

В 1 час в конце коридора появился градоначальник с приставами, прошёл по коридору на площадку, и там с ним вели переговоры депутаты, или, вернее, люди, отдавшие себя делу в эти последние дни. Конечно, переговоры эти ни к чему не привели. Распространились слухи, что ректор подал в отставку, что профессора готовят энергичный протест против введения в стены университета полиции и многие другие, пока еще недостоверные слухи.

С 12 часов решено было спокойно разойтись, чтобы на следующий день опять явиться в 10 часов с целью препятствовать чтению лекций. После записи всех участников при выходе чинами полиции, все бывшие разошлись по домам.

В других высших учебных заведениях забастовка также началась с сегодняшнего числа, 12 февраля.

Водушевление и единодушие просто удивительное. Главное, что к этому движению примкнула вся та часть студенчества, которая два года тому назад волновалась из-за «поруганного студенческого мундира». Продолжение …