Переселение казаков на Амур. Казаки в истории России

ИЗВЕСТИЯ ОБ АМУРЕ
(Продолжение)

Теперь вопрос: каким образом вкралась в статью г. Завалишина столь грубая, столь непростительная ошибка, заставившая его ввести публику в заблуждение на счет истинного положения дел на Амуре (в отношении торговли на первый случай? Неужели он, в самом деле, не знал того, что было известно всем и каждому, именно: что Амурская компания не получила не только в прошлом году, а даже и в нынешнем ни одного судна с заграничным товаром? Как не знать! Конечно, он это знал не хуже другого, потому что в след за историей о дороговизне провозной платы, он доказывает г. Романову, что по 17-с сентября 1858 года пришло в Николаевск не 12, а только 5 купеческих кораблей и то незначительного числа тонн. Ежели же он знал так положительно о количестве судов и малом их объеме, то, конечно, не мог не знать и того, что в числе их не было ни одного принадлежавшего Амурской компании.

Поэтому становится ясно для всякого, что хитросплетенная сказка о неслыханной дороговизне провозной платы на Амуре выдумана и рассказана г. Завалишиным публике для того, чтобы унизить в глазах ее, очернить и оклеветать амурское дело, которому, однако же, по его словам, он будто бы желает добра. Изложение и манера этой сказки достаточно обнаруживают приемы, посредством коих г. Завалишин морочить своими статьями публику, заставляя ее верить самым пошлым небылицам. И как же не верить на слово человеку, который то и дело повторяет, в каждой из своих статей, столь назидательные нравоучения и афоризмы, как например это: быть проповедником истины, и обличителем лжи- это не роль, а обязанность каждого священная, или: безнравственность начал есть смертное, разлагающее начала общественной деятельности; презрение науки жестоко мстит за себя; или: тот только достоин быть увенчанным, кто законно подвизается и проч….

Но ежели бы г. Завалишин был действительно тем, за кого он себя выдает, т. e. ежели бы он был проповедником истины и обличителем лжи и ежели бы он в самом деле, всегда и везде, «законно подвизался», то вместо приведенной ними выше сказки о дороговизне провозной платы, в его статье явилось бы следующее, весьма утешительное для публики известие: Русский сахар, стоящий в Нерчинске от 18-ти до 20-ти р. пуд, продавался в Благовещенске от 20-ти до 24-х р. Амурская же компания, закупив в Николаевске известное количество этого необходимого всем товара, перепродает его в Благовещенске по 14-ги р. е. пуд. Поэтому благодаря только-что рождающейся торговле в Приамурье, в первый даже год присоединения этого края к России, жители Благовещенска имеют возможность покупать американский сахар шестью, даже десятью рублями сер. дешевле русского. Излагая публике это известие, г. Завалишин не имел бы надобности в подкреплении его общими истинами и нравственными сентенциями: читатель легко поверил бы этому безыскусственному рассказу; а кто бы не поверил, тот мог бы справиться у кого-нибудь из возвратившихся из Приамурья. Теперь же каких трудов стоило ему придать вид правдоподобия ложному его известию; сколько хитростей и тонкостей нужно было употребить в дело, для того, чтоб развлечь внимание читателя и заставить его поверить этой небывалой дороговизне. Во истину г. Завалишин мастер своего дела: он искусен и трудолюбив, как видно, до бесконечности!

Но что значит история о дороговизне провозной платы в сравнении с другими его известиями и обвинениями! Посмотрите, что он говорит, например о Забайкалье: «оно погибнет, вещает он, совсем погибнет и то весьма скоро, если не обратят немедленно полного внимания на наши предостережения». Опять таже безнравственность начат, тоже пренебрежение началами истинной науки, насилия и проч. сделали то, что жители Забайкалья в конец разорены казенными работами; хозяйства их, расстроены, а страна близка окончательного упадка. Но г. Завалишин, по обыкновению своему, не приводит никакого доказательства в подтверждение действительности этого разорения, расстройства и упадка; он не счел нужным даже объяснить нам, в чем именно заключается сущность его спасительных предостережений, которые одни только могут избавить целый край (шутка ли?) от явной погибели. И на что ему такой труд? можно ли не поверить человеку, который, например говорит: «А извините меня! Вы как-то слишком легко и вскользь отзываетесь об реквизициях! Вы может быть никогда не видели их на деле, еще менее знали их последствия. Они гибельны, особенно, потому что это путь слишком покатистый…. Не только движение идет ускоренное, но сопровождается захватыванием воли все большего и большего числа предметов и отраслей деятельности, пока не опарализует все. Они вредны и для того, кто их употребляет, потому что кто раз вкусит их, не будет, поверьте, заботится ни о разумном труде, ни об искусстве! Теперь к слову приходится вас спросить: давно ли стало называться искусством, дать одному, отняв у другого? или блеснуть чем, употребив средство выше определенной законом меры? — Если на определенный доход вы живете хорошо, вас действительно и справедливо назовут искусным хозяином; но если узнают, что вы для этого разорили свое имение 1ли наделали долгов, за которые придется платить другим, то уж конечно не назовут.-Не знаю, чтобы сказали, если бы подверглись реквизиции те, которые на себе их не | испытали? Но я видел господ, а еще более слышал об таких, которые у!.. какой шум подымали не за то, что у них отняли что либо, а за что не дали вам того, чего им хотелось, даже за то, что другому дали более!

И добро бы когда-либо от реквизиции результаты достигались! мы всегда a priori были убеждены, что противонаучные действия не приведут к желанным результатам, а вы как будто еще сомневаетесь. Попробуем же извлечь доказательства из собственного нашего опыта».

Читая эти красноречивые строки, всякий подумает, что в них заключается вступление к истории о реквизициях в Забайкалье, вследствие которых оно конец разорено, и что автор рассказывает нам что-нибудь страшное о насилиях, безнравственности начал, и ни о чем-нибудь в роде этого. Но ничуть не бывало! Вместо того, чтобы извлечь доказательства из собственного опыта, как это обещал г. Завалишин, он вдруг ни с того, ни с другого восклицает: «Вы решаетесь утверждать, что успели и умели обеспечить страну продовольствием? Далее следуют известия, что в Николаевске в 1858 году мясо продавалось по 12 р. пуд и что в Благовещенске церковь еще не строится, а только что заложена. Все это очень хорошо; но где же доказательства, извлеченные из опыта, где доказательства, реквизиции, где доказательства разорения и близкой погибели Забайкалья. Ищу во всех его статьях хотя бы тени какого избудь факта, который бы мог подтвердить справедливость страшных его обвинений, опасений и зловещих предсказаний и не нахожу ровно ничего.

Однако ж, ежели какая нибудь страна действительно разорена крутыми мерами правительства, вследствие ли ошибок или вследствие причин, независящих от него, то симптомы этого разорения видна всяком шагу: жители голодны, оборваны, полунагие; жилища их близки разрушения; фабрики и заводы падают; владельцы их банкротятся; торговля, находившаяся недавно в цветущем состоянии-теперь близка совершенного упадка. Не правда ли? страна, потерпевшая от худого управления, ничем не разнится от страны потерпевшей от пожаров и продолжительных неурожаев, а даже и от войны. Следовательно, ежели бы г. Завалишин захотел фактами, а не общими истинами и нравственными сентенциями, доказать, что Забайкалье разорено и находится действительно на краю погибели, то он должен бы известить нас: что с таком-то году, т. е. в котором вошли в употребление «насилия» и «нерациональные действия» в Забайкалье находилось столько — го фабрик и заводов, — ныне же, благодаря худому управлению и насилиям, столько-то из них закрыто, хозяева стольких то обанкротились; прежде в Забайкалье ввозилось ежегодно на такую-то сумму товаров,-а ныне на половину или только на треть этой суммы; прежде жители Забайкалья одевались так — то, питались такой-то пищей, ныне же они оборваны и голодны. Не правда-ли? Я по крайней мере твердо убежден, что только такими фактами можно и должно доказать разорение и близкую гибель Забайкалья. Почему г. Завалишин упустил из виду такие убедительные доказательства и заменил их какими-то намеками и общими истинами, предсказывающими ровно ничего, потому что, ежели бы он оставил свои афоризмы, а обратился к статистике края, то пришел бы неминуемо к заключению, совершенно противному его видам и цели, и вместо того, чтобы провозгласить разорение Забайкалья, он бы должен сознаться, что оно видимо богатеет, благодаря амурскому делу, что с каждым годом воздвигаются новые заводы и фабрики, и с каждым годом торговля увеличивает свои размеры. Он бы узнал, что до 1854 года, с которого начались отправки экспедиций по Амуру в Забайкалье, находилось:

Мельниц крупчаток. 2. В Верхнеудинске и Нерчинском заводе.
Стеклянный завод. . . 1. В Верхнеудинске.
Кожевенный завод… 1. В Селенгинске.
Всего 4.

К тому во вторую половину 1859 года прибыло:
Мельниц крупчаток. 4. В Тарбагатайской волости в Акше на Олове и в Шилкинском заводе.
Маслобойня . . . . . .. 1. Близ Кяхты.
Мыльных заводов… 3. гг. Затопляева, Лапина и Юдина.
Свечной завод . . .. 1. г. Юдина.
Канатный завод… 1. его же.
Кожевенный завод… 1. его же.
Папиросных фабрик. 2. В Чите.
Дегтярный и скипидарный завод . . . . . .. 1. В Боршовке.
Всего 14.

Он бы узнал, что до 1854 года в город Нерчинск, центр торговой деятельности для казачьего и горного ведомств, ввозилось ежегодно мануфактурных товаров, составляющих преимущественно предмет потребления сельского населения, на сумму от 180 до 200 тысяч рублей серебром, а в 1859 году привезено на 430.000 руб. сер.

Спрашиваю: кто пользуется произведениями этих фабрик и заводов? Кто покупает этот излишек товаров? Конечно, не разоренные казаки, а разбогатевшие казаки и другие жители Забайкалья-разбогатевшие вследствие ежегодных снаряжений и отправок экспедиций на Амур.

Теперь расскажем почему Забайкальские казаки работают для казны по наряду и какую именно пользу принесет им эта мера, вынужденная силой неизбежных обстоятельств. В былое время, когда Забайкальские казаки были еще заводскими крестьянами, единственные статьи их дохода заключались в белковье и хлебопашестве. Белковье было для них весьма выгодной операцией, но не всегда; хлебопашество же никогда не доставляло им значительных выгод, по случаю постоянной почти дешевизны хлеба, причины коей заключались в следующем:

Единственным покупателем хлеба в тогдашнее время у крестьян было горное ведомство, начальство коего, почти все без исключения, занималось хлебопашеством в значительных размерах. Не смотря на то, что работы около хозяйства не стоили горному начальству ровно ничего, потому что исполнялись казенными людьми, однако ж оно не хотело продавать дешево своего хлеба, а потому выдумало вот что: когда кончалась уборка и молотьба хлеба у начальства, а у крестьян, занятых белковьем или казенными работами, еще и не начиналась, Горное Правление почтительнейше доносило генерал-губернатору Восточной Сибири, что в заводских магазинах нет ни зерна провианта, что конечно угрожает явной опасностью заводам; а потому покорнейше просит его Высокопревосходительство дозволить ему купить, на первый случай, столько-то тысяч пудов, по усиленным ценам, у вольных крестьян, которые ни как не соглашаются уступить 1 пуд ядрицы дешевле 2 р. 50 к. ассигнациями. Генерал-губернатор, опасаясь конечно голода и его последствий для заводов, соглашается на представление Горного Правления, после чего, чиновники тотчас сдают в магазины свой хлеб, получают деньги и объявляют, что закуп по усиленным ценам уже окончился.-Тогда советник счетного отделения докладывает присутствию Горного Правления, что Горный Совет назначил на покупку провианта для заводов и рудников такую-то сумму денег, из которой, на закуп по усиленным ценам, издержано столько-то; затем, осталась такая-то часть в ей суммы, на которую следует закупить еще столько-то тысяч пудов хлеба, потребного на годичную пропорцию заводов.-Разделив эту сумму на число пудов еще нужного провианта, выходит, что за 1 пуд ярицы казна в состояние заплатить только: столько-то 1опеск (не более 7 или 8), а потому, Горное Правление объявляет, чрез земских управителей, своим крестьянам, что цена хлеба в нынешнем году будет 25 или 30 коп. ассигнациями! -Таким образом, благодаря изобретательности горных чиновников, и волк был сыт и овца цела, т. е. и чиновники продавали дорого свой хлеб в казну, и сумма, назначенная горным советом на закуп провианта не была передержана, за то несчастный крестьянин, за тяжкий свой труд, не получал почта никакого вознаграждения, потому что при среднем урожае, он выручал-за умолот из одной десятины -не более трех рублей серебром, что едва доставало на уплату казенных повинностей за одну душу, ежели же семейство его состояло из 5 души, то на уплату одних только подушных он должен был продавать хлеб с 5 десятин земли?

Понятно, что такой порядок вещей, продолжавшийся, к несчастью, слишком долго, должен был иметь вредное влияние как на хозяйство, так и на нравственную сторону крестьянина. Не находя достаточного вознаграждения за свой труд, он не мог заниматься с любовью хозяйством; различные же злоупотребления и притеснения сделало их равнодушными к жизни, которой худая сторона досталась им в удел. — Они равнодушно взирали на свою нищету: физические их потребности были чрезвычайно ограничены и немногим разве превышали потребности животного! Был бы кусок черного хлеба, и крестьяне были совершенно довольно своею судьбою, мясо являлось на их столах разве только в большие праздники, хотя каждый из них держал довольно скота и продавал его за бесценок, для того только, чтобы иметь возможность исполнить заводские повинности.

Имея так мало физических потребностей, удовлетворение коих не требовало никакого напряженного труда, заводский крестьянин сделался в высшей степени ленивым. Только крайняя необходимость, как то голод, недостаток одежды, или приближающийся срок уплаты казенных повинностей, заставляли его иногда приняться за дело, т. е. наняться в работники или заработать что-нибудь на лошадях; но коль скоро он приобрел трудом своим столько, сколько нужно было на текущую его надобность, — ничто в свете не заставляло бы его работать более заработать копейку на черный день. Нужда в деньгах заставляла заводского крестьянина продавать корову, лошадь или овцу за полцены, но приезжай к нему покупатель тогда, как он не имел никакой особенной надобности в деньгах, он ни за что не продаст ему своего животного, хотя бы покупатель предложил ему самую выгодную цену.

«Пошто я продам корову?» или «пошто я наймусь у вас работать, коли у меня нет никакой нужды?» говаривал заводский крестьянин каждому, кто не вовремя хотел свести с ним какую-нибудь торговую сделку. Пользуясь таким невежеством заводских крестьян, окрестные разного рода и звания торгаши, а иногда даже некоторые из своей братьи крестьян, посметливее и хитрее других, наживали себе порядочные деньги тем только, что умели терпеливо дожидаться нужды несчастных крестьян. Когда наставало время платить подушные или исполнять заводские повинности, крестьяне прибегали к своим покровителям, разбогатевшим их же крохами, и продавали им за полцены коров, лошадей, или брали деньги вперед под работы, как-то: под жнитво, сенокос и т.п. Понятно, что покровители не давали маху, и обирали свои жертвы как должно: за корову, за которую давали крестьянину тогда как у него не было нужды 8 и 9 руб.., теперь платили 4- 5 руб.; за жатье 1 крестьянской десятины хлеба, платилось обыкновенно жнецу по 2 рубля и дороже, когда он не вмел особенной нужды; когда же покровитель выдавал ему деньги вперед,- он получал не более 60 или 70 копеек. Понятно, что при таком порядке вещей, большинство крестьян должно было жить во всегдашней нищете; поэтому и неудивительно ежели и торговля, и промышленность в тогдашнее время стояла на такой низкой ступени.

Когда Правительство задумало присоединить Приамурский край к России, то для исполнения разных работ, необходимых для экспедиций, понадобилось множество рук. Экспедиции снаряжались на реках: Шилке и Аргуни, заселенных преимущественно казаками, прежде бывшими заводскими крестьянами, у которых теперь стало меньше нужды, потому что они освободились от выполнения заводских повинностей. Когда линейные батальоны, выполнявшие доселе работы при снаряжении экспедиции, отправились на Амур, а на вызов распоряжающегося экспедицией никто не явился добровольно для подрядов и работ, то и решено: возложить исполнение разных работ, нужных для амурских экспедиций, на казаков, выдавая им за это установленную плату. Спрашиваю: можно ли было поступить иначе? Следовало ожидать пока придет к казакам нужда в деньгах, и тогда нанимать их работать за полцены. Но нужда придет к одному сегодня, к другому завтра, к третьему чрез полгода, а время летит. Нужно было выбрать одно из двух: или решиться на эту меру, или отказаться навсегда от обладания Амуром!

Теперь посмотрим, какое зло сделали эти обязанные работы казакам. В 1855 году заставили казаков возить бревна в Шилкинский завод, окруженный со всех сторон лесами, за плату по 7 копеек сер. с вершка толщины бревна; следовательно, за бревно 6 вершков толщины-казак получал 42 коп. сер. Один человек, работая на трех лошадях, делал легко 2 оборота в день и зарабатывал по 2 руб. 52 коп. В то же самое время, казаки и других званий люди, работавшие из доброй воли или из-за нужды, возили вольным наймом на Карийских золотых промыслах бревна, по 3 коп. с. с вершка; следовательно: один человек, на 3 лошадях зарабатывал только 1 р. 8 к. в день, то есть: слишком вдвое меньше, чем работавший по наряду. В настоящее время, цена 1 вершка толщины бревна уменьшена до пяти и трех коп., смотря по длине бревна, потому что 7 к это огромная и ни с чем несообразная плата. И теперь старательный казак, возя бревна на 5 лошадях, зарабатывает от 1 р. 80 копеек-до двух руб. сер. в день.

В прежние же времена, когда не существовало еще Амурских экспедиций, и казаки работали не по наряду, а по доброй воле и из-за нужды, один работник с тремя лошадьми мог заработать в день не более 35к. Вот каким образом: из Бянкиной до Нерчинского завода, на расстоянии 260 верст, казаки — возившие казенную соль-получали от подрядчиков по 7 к. с. за пуд. Для совершения этого пути туда и обратно требовалось, по крайней мере, 15 дней; след на 3 лошадях, подымавших не более 60 пудов, возчик зарабатывал 4 р. 20 к. в 13 дней; а в 1 день около 35 коп. серебром. Разница, как изволите видеть, огромная!

Казаки, находящиеся по наряду у построек барж в Сретенске и Бянкиной, получают по 20 к. с. в день. В прежние же времена, нанимавшиеся в работники по нужде, получали от одного до полутора руб. сер. в месяц; след. от 4 до 6 к. с. в рабочий день и жалкую пищу, нестоящую даже и этих ничтожных денег. Теперь даже, когда в Забайкалье все подорожало в значительной степени, хороший работник получает от 2 р. 50 до 5 р. с. в месяц, следовательно еще гораздо менее, чем казак, работающий по наряду.

Обязанные наряды сделали то, что казак не может, правда, по-прежнему лениться и круглый год лежать на печке, но за то он имеет теперь деньги, не тогда только, когда они ему нужны, но всегда. Теперь ему нет надобности прибегать к торгашу с просьбой о выручке из беды и снабжении его деньгами вперед под корову, лошадь или под работу, а потому он уже не продает за полцены свое животное и не нанимается уже работать у разбогатевшего торгаша за ничтожную плату, как это бывало прежде. Правда, торгаши весьма недовольны новым порядком вещей: они жалеют об участи казаков, принужденных, по их словам, «день и ночь работать на казну», и, сердца их сжимаются при мысли, что та же казна лишила их возможности нести христианскую помощь бедным своим собратьям, в нуждах, которые, благодаря амурским экспедициям, уже не существуют. Теперь казак одет, обут и живет несравненно лучше, чем прежде; их жены и дети начинают щеголять в бурнусах, мантильях, воротничках и т. п.; вот почему и торговля сделала столь значительные успехи в последнее время!

Правда, было бы гораздо лучше во всех отношениях, ежели бы казаки богатели доброй волей, а не вопреки их желанию, кто же об этом станет спорить? Но что же вы прикажете делать с этим русским народом? он совершен похож на ребенка, которого нужно силою заставлять учить урок или силой лить ему в рот лекарство, долженствующее спасти его от болезни, а может быть, от смерти.

Но, благодаря Бога, и многие казаки теперь начинают понимать свой интерес и умеют уже оценить, как должно, пользу, проистекающую для них от казенных работ. Многие охотно исполняют не только положенный на них урок, но еще нередко нанимаются работать за других, которые уже нажили деньги, и, по природной их лености, не хотят наживать более. Г. Завалишин, рассказывая о мнимых притеснениях казаков, между прочим, говорит, что за бревно, за которое казна выдает казаку 15 к., он бывает иногда принужденным платить другому казаку, нанятому вместо себя, 3 р. с.,- а хотя, в другой статье, он опомнился и сбавил с этой цены как раз половину, однако ж и тут еще не сказал всей правды. Бывали и бывают случаи, что казаки нанимали вместо себя других возить бревна, и нередко платили им и еще платят-по 1p. сер. за штуку. Но это доказывает только: во-первых, что между казаками есть и до сих-пор много отъявленных лентяев, готовых заплатить большие деньги за пустяшное дело, лишь бы самим не беспокоиться и не работать, когда как у них нет особенной нужды; во-вторых, что у большинства казаков теперь уже нет прежней нужды, коль скоро они умеют принуждать ленивых богачей платить им такие огромные деньги за легкой их труд, и в третьих, что, значит, есть казаки, которые в состоянии платить такие деньги, чтоб избавиться от труда.

Вообще все работы и возки располагаются на казаков таким образом и в такое время, что они нисколько не отвлекают их от хозяйственных занятий, а хотя г. Завалишин и утверждает, что хозяйства у казаков расстроились и хлебопашество уменьшилось, однако ж мнение это основано по-видимому на том же факте, на котором основана история о дороговизне прежней платы на Амуре и все другие подобные истории. Что хлебопашество в Забайкалье не только не уменьшилось, но еще, начиная с 1851 г., значительно увеличилось, это можно доказать следующими несомненными фактами.

В 1851 г. забайкальские хлебопашцы находили сбыт своему хлебу преимущественно в горном ведомстве; незначительное количество провианта закупалось еще для пограничных и городовых казаков; следовательно, два эти ведомства, горное и казачье, были единственными потребителями забайкальского хлеба. Начиная с 1851 года и по настоящее время на хлеба Забайкалья поступили-кроме потребителей-еще 4 линейных батальона, морское ведомство, амурские переселенцы и все без исключения жители Приамурья. Спрашиваю г. Завалишина: откуда берется этот значительный излишек покупаемого ныне в Забайкалье хлеба? Ежели бы пашни действительно уменьшились, как это кажется г. Завалишину, то конечно забайкальские хлебопашцы не были бы в состоянии удовлетворить потребности одних Нерчинских заводов и казачьего ведомства, не говоря уже о войсках, переселенцах и о морском ведомстве; с другой стороны ежели жители Забайкалья сеяли прежде более хлеба, чем теперь, то спрашивается: куда они девали в то время излишек, оставшийся у них от продажи провианта горному ведомству? Вероятно, они жгли на огне, или топили в воде, потому что в запасе у них не бывало никогда ни зерна хлеба, как это очень хорошо известно и самому г. Завалишину, и один какой-нибудь год неурожая угрожал целой стране голодом. Но г. Завалишин утверждает, что неурожай одного 1857 г. не мог в такой значительной степени повысить цену на муку, которая продавалась в Чите в начале июля по 20 коп., а зимою того же года, дошла до 90 коп. «Причина такого изменения цен», говорит он, «заключается не в недороде, а в уменьшения пашни и общем расстройстве хозяйства». Поэтому следовало бы понимать, что хлебопашество стало уменьшаться и хозяйства расстраиваться с июля 1857 года, и дошли до крайних пределов расстройства и уменьшения зимою того же года; но теперь, в ноябре 1859 г., мука в окрестностях Нерчинска продается по 50 и 55 коп. пуд: поэтому следовало бы опять заключить, что в нынешнем году хлебопашество увеличилось и хозяйства исправились. Вот что значит рассуждать логично.

Несправедливо также мнение г. Завалишина, будто бы ныне в Забайкалье способ обработки полей стал хуже прежнего, чему причиной, по мнению его, частые командировки казаков на работы, сплавы, и т. п. В Забайкалье, особенно в казачьем ведомстве, хлебопашцы вовсе незнакомы с улучшениями, введенными в употребление в сельском хозяйстве в других краях: здешний хлебопашец не чувствует даже нужды в унавоживании земли; он знает только вспахать, засеять и заборонить свою пашню. Ежели не будет засухи, кобылки, или если не выпадет слишком рано иней, хлеб у него родится превосходно; но ежели пашню его постигнет хотя одно из этих бедствий, хлеб не родится вовсе, хотя бы он был посеян по правилам самого усовершенствованного искусства. Поэтому, допустив, что мнение г. Завалишина, будто бы казаки не имеют теперь время ни удобрять надлежащим образом свою землю справедливо, следовало бы заключить: что они не успевают теперь исполнить одной из упомянутых операций, т. е., они не успевают вспахать или заборонить, или, наконец, занять свою полосу, чего конечно не может быть.

Теперь о переселениях. Г. Завалишин во всех своих статьях страшно негодует на то, что переселения на Амур делаются нерационально, противно началам истинной науки, посредством аракчеевских приемов и т. п. «Вы убили зачатки вольного переселения -и теперь уже ничем его не замените! -восклицает он с негодованием горячего проповедника истины. Но он опять не счел нужным рассказать нам подробно: кого именно переселили до сих пор на Амур; какими насилиями и «аракчеевскими» приемами сопровождались переселения; какой вред последовал для переселенцев и края от пренебрежения начал истинной науки и т. п. Но взамен этого, он высказал много общих, но дельных истин о вреде, проистекающем из насильственных мер и нерациональных действий; прочитал несколько назидательных нравоучений, и читатель остался совершенно доволен его статьей, хотя о переселениях не узнал ровно ничего. Разве г. Завалишин не прав, говоря: «что прочное и полезное заселение может совершиться только чрез добровольное переселение (даже не возбуждаемое искусственными средствами) — это решил опыт повсеместно; что недобровольное переселение может прилагаться только как наказание-этого также оспаривать нельзя.» И кто же с вами спорит г. Завалишин? никто, решительно никто? И как же можно спорить на счет таких неопровержимых истин? Но все же из этих неопровержимых истин мы никак не можем добиться толку о переселенцах амурских, никак не можем узнать: какого рода насилиями сопровождались переселения и почему на Амуре люди гибнут как мухи. Горе с вами, г. Завалишин! Вы ужасно как щедры на афоризмы, а скупы на факты! Вот что мы знаем о переселениях, и каких именно переселенцев видели на Амуре. Между Мариинским и Николаевским постами находится несколько селений, жители которых переселены из разных волостей Нерчинского округа. На основании какой науки совершилось это переселение- мне неизвестно; знаю только с достоверностью: во первых, что оно было добровольно, не сопровождалось решительно никакими насилиями и «аракчеевскими приемами», а только значительным вспомоществованием со стороны правительства; а во вторых- что эти переселенцы чрезвычайно довольны своей участью, живут счастливо, в полном смысле слова (Окончание завтра).

Впрочем, нам известно из достоверных источников, что именно в последние годы стали появляться у казаков, в Нерчинском округе, поливные поля, которые у верхнеудинских крестьян давно уже существуют (Ред.). В одном из этих селений, а именно в Михайловском, крестьяне воздвигают уже, как мы слышали, на свой счет церковь (Ред.)

Вот рассказ одного нашего знакомца, который в продолжении нескольких лет содержал в аренде огне действующее казенное заведение, рассказ, в высшей степени характеризующий здешних казаков.

До поступления ко мне заведения, говорит он, казна платила окрестным крестьянам, впоследствии казакам, по 9 р. сер. за вызовку 1 куб. сажени дров. Не смотря на такую умеренную плату, возчиков являлось всегда более чем бывало нужно; а потому горное начальство обложило их известною данью. Тот только кто привез управляющему гостинца получал разрешение на возку дров; не давший ничего должен был отправиться восвояси с пустыми руками.

Когда заведение поступило в мое распоряжение, тогда уже не было охотников возить дрова по прежним ценам, потому что казаки имели уже много выгодных заработок у Экспедиции, отправлявшихся на Амур. Поэтому я был вынужден возвысить плату за 1 куб. сажень до 3 рублей.-В ноябре месяце явилось много возчиков, а в конце декабря все они рассчитались и разъехались по домам. Видя, что у меня недостанет дров на годичное действие завода, я возвысил цену за 1 куб. сажень до З р. 50 к. Явилось несколько десятков подвод, которые, вывезши до 20 саж., отправились домой. — Недохват дров заставил меня прекратить действие завода в сентябре. Чтобы избегнуть подобной неудачи на будущее время, как только установилась зимняя дорога, я тотчас послал по селениям человека с приглашением казаков возить дрова по двойной против прежней цене, именно по 4 р. с. за сажень. Явилось несколько сот лошадей; возка шла чрезвычайно деятельно: половина дровяной площади в несколько дней закладена поленницами, которых приемщик не успевал перемеривать: я думал, что теперь запасусь дровами по крайней мере на два года. Но в конце ноября мои возчики стали мало-помалу рассчитываться и отправляться по домам, а к 10 декабря не стало ни одного! Дров не оказалось и половины потребного мне количества; а потому в январе я сам отправился в казачья селения приглашать возчиков, назначив им за 1 сажень 5 р. сер. Это неслыханная, а для меня крайне-невыгодная цена, понравилась казакам: возчиков явилось опять много, по чрез 8 дней, к величайшему моему удивлению, не стало ни одного! — А скажи мне, спросил я у последнего явившегося ко мне за деньгами казака, почему вы возите так мало дров? Когда казна платила вам только по 2 р. за сажень, тогда вы возили дрова в продолжение целой зимы, а нередко даже захватывали еще распутицы; теперь же, когда вы получаете от меня в два с половиной раза дороже за сажень чем прежде, почему вы не хотите вывезти мне по крайней мере сколько яров, сколько нужно на годичное действие завода? — Очень просто», отвечал спрошенный; ведь наш брат, казак, не от радости же работает, а из за нужды; положим, что мне надобно 10 рублей на какую-нибудь нужду, то чтобы выробить эти деньги, и должен был прежде вывезть 5 сажень; теперь же когда вы (дай Бог вам доброе здоровье) платите нам вместо двух по 5 руб., то чтобы нажить 10 руб. я должен вывесть, вместо 5, только 2 сажени.

Лучшим доказательством того до какой степени разбогатели в настоящее время забайкальские казаки и какое значение приобрели в крае эти недавно нищие и всеми презираемые горные крестьяне, служит следующее обстоятельство: до 1859 года все подряды на поставку мяса и других припасов для горного ведомства брали на себя нерчинские купцы. Ныне же зимою, на торги в Нерчинское горное правление явилось множество казаков, которые до того понизили цены на мясо, сало и кожи, что прежние поставщики никак не могли выдержать с ними конкуренции и принуждены были отказаться от подряда, который исключительно и чуть ли не навсегда перешел в руки казаков. Нерчинские купцы не без основания опасаются, что в скором времени и вся забайкальская торговля отойдет от них к казакам, из среды которых так быстро образовалось только что учрежденное в Забайкальском крае, с Высочайшего соизволения, торговое общество. Нужно было иметь уж через чур много храбрости в известном роде, чтобы вопреки стольким разительным фактам, говорящим в пользу богатства и благоденствия страны — утверждать: что Забайкальские казаки разорены и Забайкалье погибнет, ежели не обратят внимания на предостережение г. Завалишина.

Авт.